Попытка возврата – 3 - Страница 161

161

Кивнув, я притормозил, вписываясь в поворот и уже хотел было спросить, каким именно маршрутом Кравцовы изначально думали выбираться, как машину подбросило на выбоине и вместо вопроса, чуть было не прикусил себе язык. Выругавшись сквозь зубы, и сосредоточившись на рулении, я возмутился:

– Что за похабщина? Вот блин, Европа называется – шаг в сторону и по колено в дерьме!

Михаил, который подлетев вместе со всеми, приземлился на автомат Гека, шипя и по новой раскладывая вокруг себя тубусы гранатометов, пояснил:

– Сейчас эта разбитость закончится и выедем на грунтовку, которая идет через поля. Так до Линсона ближе всего получится. Просто если ехать дальше по шоссе, то большой крюк выйдет. А тут я, позавчера, на велосипеде, за час доехал...

– Понятно... Мне только вон те кюветы не нравятся. Если что – автобус не развернется.

– И что здесь может быть? Немцы ушли, союзники еще не пришли, местные по домам сидят.

– А – я махнул рукой – не обращай внимание. Это так – профессиональная паранойя.

Марат, слушавший наш разговор, хохотнул:

– Точно подмечено! Мне один знакомый летун рассказывал, что он, как нормальный человек, передвигаться уже не может. Куда бы не пошел, постоянно на землю смотрит и отмечает все камешки, веточки, кочки, пучки травы.

Я удивился:

– Почему на землю? Они вроде, через плечо каждые сорок секунд поглядывают...

– Так то истребители, а я про штурмовиков говорю. Вот такой и идет, взгляд не поднимая – всё ориентиры пытается засечь. И ему уже разницы нет – в воздухе он, или на земле. А самое главное, что все остальные летчики полка, ведут себя так же.

– Да-а...долго народ еще будет очухиваться и к мирной жизни привыкать...

Мы помолчали, думая каждый о своем, а потом Кравцов, неожиданно сказал:

– Знаешь Илья когда я окончательно поверил твоим словам, про перемены в России?

Я пожал плечами:

– Когда тебя "кровавая гэбня" не к стенке поставила, а обедом накормила?

Мишка фыркнул:

– Нет. Когда этот самый обед принес пожилой ефрейтор, у которого помимо советских медалей, на гимнастерке был солдатский "Георгий", четвертой степени. Я ведь помню рассказы отца, как красные, к царским наградам относились... А тут вдруг в военной контрразведке встречаю человека, носящего награду Российской Империи! Честно скажу – был потрясен. Потрясен и обрадован! Ведь даже такая мелочь, может показать, насколько далеко зашли перемены в СССР!

Хе, услышав эти слова, я вспомнил как сам был потрясен, когда в "Правде" появилась фотография Буденного, на которой хорошо было видно, как среди советских орденов, очень органично разместились четыре солдатских "Георгия". И статья с постановлением СНК СССР служила словно пояснением к этому фото. До этого, царские награды за первую мировую войну, люди иногда носили, но разумеется явочным порядком. Командование этому не препятствовало, только комиссары, превратившиеся в последствии в политруков периодически вякали против, но и то, без души а так, чисто для проформы. А постановление Совета Народных Комиссаров все расставило на свои места. В нем говорилось о преемственности боевых традиций и создания должного уважения героям, громивших немцев в империалистическую войну. Говорилось, что подвиги, совершенные при защите Родины, остаются подвигами невзирая на существующий строй. И последней точкой постановления было то, что георгиевские кавалеры приравнивались к кавалерам ордена "Славы", со всеми вытекающими отсюда льготами.

Нда, этот указ как и все остальные нововведения, был очень в тему. Но остальные все больше касалось мирной жизни, а здесь он напрямую относился к армии и я сам видел как седые солдаты, не скрывали слез радости, размещая свои крестики на гимнастерке, согласно статуту ордена. И теперь нередко можно было увидеть солидного старшину, полковника, а то и маршала, на котором, с левой стороны груди, поблескивали дореволюционные солдатские ордена.

Но я к этому уже привык, воспринимая как само собой разумеющиеся, а Кравцова получается, торкнуло по полной программе. Хотя, мне кажется, что при принятии постановления, среди прочих резонов учитывалась и такая реакция.

Поэтому сейчас, видя Мишкину взволнованность, я ухмыльнулся:

– И что тебя так удивляет? А насчет перемен... царские награды, это настолько их маленькая часть, что и говорить особо не о чем. Вот в Союз приедешь – сам все увидишь. Ты лучше расскажи, как вы жили после моего отъезда?

Кравцов, переключившись от впечатлившего его ефрейтора, на свою семью, начал говорить и под эту беседу, мы незаметно доехали до Линсона. На холме, перед въездом в город остановились. Первым делом, я поинтересовался у подошедшего Жана:

– Что слышно?

– Разное, но про Берлин ничего.

– Жаль...

Выплюнув сорванную травинку, я достал свой "Цейс" и присоединился к Марату, который уже внимательно оглядывал в бинокль раскинувшуюся перед ним панораму.

Мишка стоя рядом, показал пальцем:

– Вон, видите красная крыша, с флюгером в виде кораблика? Мы в этом доме остановились.

Кивнув, показывая что его слова приняты к сведению, я продолжал рассматривать улочки и дома маленького городка. Вроде все тихо и никаких следов пребывания посторонних, в виде трупов на улицах, беготни, или догорающих автомобилей, не видно. А видна как раз таки обычная гражданская жизнь, особенно главный ее показатель – тетки, спокойно идущие по своим делам и играющие детишки.

Кравцов, глядя из-под руки туда же куда и мы, поинтересовался:

– Вы что? Патрули союзников высматриваете?

161