Попытка возврата – 3 - Страница 39

И здесь вдруг неожиданно показала себя смычка крепкого трудового крестьянства и чахлой интеллигенции. Когда я в первый раз увидел сидящих рядышком и мирно беседующих Бибина и Нечипоренко, то чуть не упал! Семка же, неожиданно для всех оказался прекрасным учителем, а после того как Гриня успешно применил полученные знания, у старшины появился новый любимчик. Теперь новые портянки, погоны, подворотнички и прочие ништяки, мамлей получал в первую очередь.

Правда, побочным эффектом этих лингвистических изысков стало то, что Нечипоренко стал изъясняться как Савва Игнатьевич из фильма "Покровские ворота". А если учесть, что старшина и по-русски говорил с непередаваемым украинским акцентом, то слушать его без улыбки стало совершенно невозможно.

Но Нечипоренко это совсем не смущало, и практически каждый день, он в сопровождении двух-трех добровольцев, часа по два проводил на соседнем хуторе. Мы, поначалу были в недоумении от количества ухажеров, ходящих к немке. Что такое группенсекс сейчас может и знают, но вот на практике его применять считается очень неприличным. Да и Гриня бы подобного не потерпел не говоря уже об Ирме, хозяйке хуторка обремененной парализованным дедом и четырьмя детьми.

После их первого похода, я целый день терзался любопытством, моделируя ситуацию и так и эдак. Спрашивать ни у Гусева ни у Покатилова с чего это наши бойцы толпой ходят к немке, не хотелось. Думал сделать разминку для мозгов и расколоть этот орешек по методу Холмса. Но видно с дедукцией у меня напряги, поэтому не выдержал и послал на разведку Гека. Быстро обернувшийся Пучков доложил, что наши ребята занимаются там обычной хозяйственной деятельностью. То есть чинят свинарник и поправляют завалившийся забор. К хозяйке, приставаний не наблюдается совершенно. Бойцы глядя на нее только улыбаются, но рук не распускают. Ничипоренко же выступает в роли переводчика и основной рабочей силы.

Полностью заинтригованный этим докладом, я поймал старшину возвращающегося с очередного похода и зажав его в угол, прямо спросил:

– Григорий Богданович скажи ка мне, как на духу – ты альтруист?

– Шо-о-о?

Глядя на раздувающегося словно рыба-шар собеседника, быстро добавил:

– Стоп! Не надо так страшно шевелить ушами и краснеть глазом! Альтруист это вовсе не то, что ты подумал!

А потом, почесав затылок и осмотрев сопящего Гриню еще раз, перефразировал вопрос:

– Ты зачем к немке ходишь? Да еще и бойцов с собой берешь?

Вспомнивший о субординации старшина, осторожно ответил:

– Так вже товарищу ген... отставить. Товарищу полковник добро дал!

– То, что Гусев разрешил, я и сам догадался. У нас здесь воинское подразделение, а не слет юных натуралистов. Без ведома командира никаких движений не делается. Но я тебя спрашиваю – с какого переполоху вы у Ирмы стройку затеяли?

От этого вопроса Ничипоренко засмущался и только что не шаркнув ножкой ответил:

– Стосковалися мы с хлопцами по работе. Все война, война... А тут забор поправил и как будто дома побывал... Ребятишки вокруг бегают, смеются ... сад как подле моей хаты...

Гриня говоривший все тише и тише под конец вообще замолк, а я слушая его излияния, только и смог что выдавить из себя:

– Офигеть...

Тогда, отпустив собеседника я потопал к себе в расположение по пути соображая, что о причинах мог бы догадаться и сам. Ведь очень часто замечал, с какой тоской наши ребята, в основном призванные из деревень, периодически смотрят на невспаханные поля или сгоревшую пшеницу. Мне, урбанизированному жителю этого не понять.

Зато теперь, увидев старшину с бойцами идущих к ближнему фольварку я опять вспомнил этот разговор. И разговор и ощущения оставшиеся после таких простых Гришкиных слов. Состояние тогда было... в общем хреновое...

Вот и сейчас накатило... Блин! Неужели я действительно настолько бесчувственный чурбан, которому все до лампочки? Но ведь не все, точно знаю что не все! Просто реагирую на окружающее и происходящее немного по-другому чем остальные люди. Тогда почему Гришка на меня тогда смотрел как на дите неразумное? Встав с лавочки, я побрел по дороге идущей вокруг нашей усадьбы, пытаясь впервые за долгое время заняться самокопанием. Почему очень многое проходит мимо меня? Не задевая так как окружающих? Ведь хоть и воюю вместе с ними, но как будто не по-настоящему. Без того надрыва, что есть в остальных людях.

Может оттого что знаю, чем что и как все закончится. Знаю и то, что будет со мной если сегодня или завтра убьют. Да и вообще: ощущаю себя персонажем исторического фильма, самые страшные события которого если и цепляют душу, то гораздо меньше чем этим мужикам. Я ведь все это видел. Еще в детстве видел. И поля забитые сгоревшими танками, и разрушенные города, и черные остовы печей оставшихся на месте сожженных хат. Пусть и в хронике, но большую часть эмоций отпереживал еще тогда.

Хотя, с другой стороны, когда мы ездили в первый крупный освобожденный концлагерь, увиденное, оказалось таким же шоком, как для остальных. Причем настолько сильным, что после посещения лагеря нажрался до полной отключки, хоть и зарекался этого не делать. Просто опыт опыту рознь. К виду трупов я уже привык, и за нутро зацепились даже не ямы заваленные похожими на мумии телами, а оставшиеся в живых. Это было по-настоящему страшно...

Еще, я всем творцам готов был молится, что тот лагерь был не детский. Тогда моя группа, во главе с командиром, имела бы реальный шанс поехать крышей. Но и взрослые, которые весят по двадцать килограмм, пахнут неотличимо от лежащих в ямах и все как один с огромными глазами, недели две не давали толком уснуть.